Гарем - Страница 90

Кадины показали своим поведением пример того, как должны вести себя благородные турецкие женщины. Фериде стала икбал, и жены султана послали ей от своего имени небольшие подарки в виде драгоценностей и духов. С остальными гедиклис, которые заслуживали приглашения султана на ночь, кадины поступали так же. Лишь немногие рабы, из числа самых доверенных, знали о том, что, как только очередная девушка отправлялась на носилках в покои султана, все четверо собирались у Сайры и долго смеялись, устраивая нечто вроде праздника. Причина веселья была известна только Мариан.

Среди базарных торговок, которые допускались в султанский гарем, была некая Эстер Кира, еврейка, ставшая фавориткой у Сайры. Обычно купцы оставляли свои товары черным евнухам, которые показывали их в гареме, но женщины-торговки допускались к кадинам непосредственно.

Эстер Кира и бас-кадина познакомились вскоре после переезда семьи Селима в Константинополь. Симпатичная семнадцатилетняя еврейка обладала черными волосами, черными глазами, оливковой кожей и веселым нравом. Она отличалась исключительной честностью и всегда приносила самый лучший товар. Временами она выполняла специальные заказы Сайры.

Одним из таких заказов, сделанных в обстановке строжайшей секретности, стала трава, которая, согласно клятвенным заверениям Эстер, славилась своей надежностью как противозачаточное средство. До сих пор трава себя оправдывала, а в кошельке юной еврейки звенели золотые монеты — выражение благодарности от бас-кадины султана.

Никто особенно не обращал внимания на странную бесплодность икбал Селима. Тем более что в 1513 году Фирузи-кадина родила ему четырнадцатого ребенка, дочь Наксидиль — «образчик красоты». В октябре Зулейка произвела на свет дочь Махпикир — «луноликую». А в конце ноября у Сайры родился сын Карим.

Из всех детей бас-кадины Карим больше всех походил на мать и, может быть, именно поэтому был дороже ее сердцу. Маленький Карим являлся копией Сайры. Кожа его отливала кельтской белизной, глазенки были зеленые, а волосы имели не золотисто-каштановый оттенок, как у матери, а морковный.

— Он напоминает мне моего брата Адама, — со счастливым смехом произнесла как-то бас-кадииа. — Вылитый Лесли!

— Тем хуже для османского принца, — поддразнил жену Селим. Рождение Карима случилось как нельзя кстати. Султану очень нужно было отвлечься. Незадолго до этого в удаленном серале на Босфоре тихо скончался Баязет, и по империи вновь поползли злые слухи о Селиме. Поговаривали, что он убил отца. Не успел он оправиться от этой потери, как пришлось взглянуть в глаза новому несчастью: умерла госпожа Рефет, чувствовавшая в последнее время недомогание. Она скончалась тихо и мирно во сне.

Баязета хоронили с большими пышными почестями, а смерть госпожи Рефет оплакали тихо и без всякой помпы те, кто знал и любил ее. Больше всего ее кончина потрясла кадин султана Селима. Помимо Хаджи-бея только она — мать, наперсница, милый друг — была их последней связующей нитью со счастливым прошлым. Им было больно думать о том, что теперь придется жить без нее. «Спасибо хоть, что она не страдала», — печально думала Сайра. За последние десять лет, проведенных во дворце Лунного света, у госпожи Рефет было несколько приступов, во время которых она задыхалась и после каждого из которых становилась все слабее. Перестройка гарема Баязета окончательно добила ее. В последние месяцы жизни она редко выходила из своих покоев, а если и покидала их, то только в носилках.

Сайра глубоко переживала смерть госпожи Рефет, потому что горячо любила эту женщину и восхищалась ею. Рефет была для нее примером самоотверженности, всю свою жизнь она посвятила служению племяннику Селиму и его семье. Их счастье всегда было ее счастьем, их боль — ее болью. Она ничего не просила для себя, но зато щедро раздавала свое тепло и любовь другим. Хорошо, что она умерла во сне без мучений.

В гареме носили по ней траур в течение нескольких месяцев, и кадины передали через слуг своему господину Селиму, что глаза их красны от слез и они не могут в таком виде показаться перед ним. Молодые гедиклис решили воспользоваться этой возможностью, чтобы привлечь к себе внимание султана.

К сожалению, в последнее время боль почти ни на минуту не отпускала Селима. Он и раньше-то не отличался большой терпимостью, но болезнь резко отразилась на его характере, и он стал теперь не просто раздражителен, но и жесток.

Сначала не повезло молоденькой икбал, уроженке Прованса, по имени Пакизе, которую султан забил до смерти, когда она посмела появиться перед ним не в трауре, а в красно-синих одеждах. Другой девушке отрубили два пальца на правой руке за то, что она играла на лютне мелодию, которая показалась султану неприлично веселой. Рождение Карима знаменовало официальное окончание траура, но и оно не смогло надолго отвлечь султана от мрачного настроения. Лекари только разводили руками и прописывали Селиму наркотики, но тот категорически отказывался принимать их.

Он сильно изменился. Груз ответственности за империю стал тяготить его. Он стал излишне вспыльчив и за малейшее нарушение закона карал жестоко, хотя и справедливо. Селим не мог простить персидскому шаху то, что тот помогал Ахмеду оружием и провизией, тем самым затягивая окончание гражданской войны в Турции.

Однажды янычары перевернули свои походные котелки и стали стучать в них. Въехав в самую гущу солдатской толпы на своем коне, султан спросил, в чем дело.

— Где золото, которое ты обещал нам в тот день, когда нацепил на себя меч славного Аюба? — крикнул молодой солдат.